Пьяный воробей
Китайские сказки | Читайте сказку «Пьяный воробей» на сайте Все Сказки
Пьяный воробей - читать онлайн
Деревенские воробьи привыкли питаться зерном и, как только созревают хлеба, стаями слетаются на тока.
Однажды один крестьянин рассыпал на току винную закваску, а сам спрятался неподалеку в шалаше. Вскоре прилетела стайка воробьев. Прыгая с места на место, они вместе с зерном начали клевать закваску. Воробьи быстро опьянели, и крестьянин легко переловил их.
Но один воробей не успел опьянеть и, хоть и с трудом, взлетел на дерево. Как только вино начало действовать, он, забыв о только что грозившей ему опасности, радостно запел:
— Никого не боюсь, ничего не боюсь! После феникса я — самый великий из птиц!
При этом он прогнал с дерева цикаду, несколько раз клюнул птенца ласточки и, довольный собою, опять запел:
— Никого не боюсь, ничего не боюсь! После феникса я — самый великий из птиц!
Вскоре на ветку опустилась сорока, и воробей решил обойтись с ней так же, как и с птенцом ласточки. Сорока увидела, что он пьян, не захотела с ним связываться и улетела прочь. У воробья же стал еще более самодовольный вид: от радости он уже не только пел, но и приплясывал.
О том, что воробей захватил в свое полное владение дерево, быстро узнал весь лес. Голубь усомнился и решил сам проверить, так ли это. И кто бы мог подумать: чуть только он сел на дерево, воробей начал клевать его в голову! Застигнутый врасплох голубь улетел и сел на другое дерево. Воробей же подумал, что голубь тоже испугался его, и снова запел:
— Никого не боюсь, ничего не боюсь! После феникса я — самый великий из птиц!
Голубь был очень раздосадован; он сидел на соседнем дереве и наблюдал за выходками пьяного воробья. Потом он поспешил к коршуну:
— Братец, воробей захватил целое дерево, и никто из птиц не осмеливается опуститься туда. Цикаду он прогнал, ласточку и сороку заклевал так, что им пришлось улететь, а я едва лишь сел на дерево, как потерял больше десятка перышек! И при этом он еще все время поет!
— Что же он поет?
— «Никого не боюсь, ничего не боюсь! После феникса я — самый великий из птиц!» Даже вас, старший братец, он ни во что не ставит!
Не успел голубь договорить, как разгневанный коршун расправил крылья и полетел к тому дереву, где сидел воробей. Голубь, сорока, ласточка и цикада отправились следом за ним. И в тот момент, когда воробей звонким голоском снова завел свою песенку, коршун камнем упал на него сверху, но промахнулся. А воробей юркнул в заросли колючего кустарника, что рос под деревом. Коршун бросился было за ним, но он был очень большой и не смог пролезть сквозь заросли. Тогда он остановился и сердито спросил:
— Ну, кто из нас более велик — ты или я?
— Ты, конечно! Ты даже более велик, чем феникс,- дрожащим голосом отвечал воробей.
— Ах ты, черепаший сын! Будешь еще хвастаться?
— Прости меня, я наелся винной закваски и болтал спьяну,- сказал воробей, и слезы закапали из его глаз.
Коршун посмотрел на него, сердито проворчал что-то и улетел.
Коршун давно уже скрылся из глаз, а воробей все еще не решался вылезти из кустарника. Собравшиеся вокруг ласточка, голубь и сорока презрительно смеялись, а цикада без конца повторяла:
— Чи, Чи — стыдно, стыдно!
Однажды один крестьянин рассыпал на току винную закваску, а сам спрятался неподалеку в шалаше. Вскоре прилетела стайка воробьев. Прыгая с места на место, они вместе с зерном начали клевать закваску. Воробьи быстро опьянели, и крестьянин легко переловил их.
Но один воробей не успел опьянеть и, хоть и с трудом, взлетел на дерево. Как только вино начало действовать, он, забыв о только что грозившей ему опасности, радостно запел:
— Никого не боюсь, ничего не боюсь! После феникса я — самый великий из птиц!
При этом он прогнал с дерева цикаду, несколько раз клюнул птенца ласточки и, довольный собою, опять запел:
— Никого не боюсь, ничего не боюсь! После феникса я — самый великий из птиц!
Вскоре на ветку опустилась сорока, и воробей решил обойтись с ней так же, как и с птенцом ласточки. Сорока увидела, что он пьян, не захотела с ним связываться и улетела прочь. У воробья же стал еще более самодовольный вид: от радости он уже не только пел, но и приплясывал.
О том, что воробей захватил в свое полное владение дерево, быстро узнал весь лес. Голубь усомнился и решил сам проверить, так ли это. И кто бы мог подумать: чуть только он сел на дерево, воробей начал клевать его в голову! Застигнутый врасплох голубь улетел и сел на другое дерево. Воробей же подумал, что голубь тоже испугался его, и снова запел:
— Никого не боюсь, ничего не боюсь! После феникса я — самый великий из птиц!
Голубь был очень раздосадован; он сидел на соседнем дереве и наблюдал за выходками пьяного воробья. Потом он поспешил к коршуну:
— Братец, воробей захватил целое дерево, и никто из птиц не осмеливается опуститься туда. Цикаду он прогнал, ласточку и сороку заклевал так, что им пришлось улететь, а я едва лишь сел на дерево, как потерял больше десятка перышек! И при этом он еще все время поет!
— Что же он поет?
— «Никого не боюсь, ничего не боюсь! После феникса я — самый великий из птиц!» Даже вас, старший братец, он ни во что не ставит!
Не успел голубь договорить, как разгневанный коршун расправил крылья и полетел к тому дереву, где сидел воробей. Голубь, сорока, ласточка и цикада отправились следом за ним. И в тот момент, когда воробей звонким голоском снова завел свою песенку, коршун камнем упал на него сверху, но промахнулся. А воробей юркнул в заросли колючего кустарника, что рос под деревом. Коршун бросился было за ним, но он был очень большой и не смог пролезть сквозь заросли. Тогда он остановился и сердито спросил:
— Ну, кто из нас более велик — ты или я?
— Ты, конечно! Ты даже более велик, чем феникс,- дрожащим голосом отвечал воробей.
— Ах ты, черепаший сын! Будешь еще хвастаться?
— Прости меня, я наелся винной закваски и болтал спьяну,- сказал воробей, и слезы закапали из его глаз.
Коршун посмотрел на него, сердито проворчал что-то и улетел.
Коршун давно уже скрылся из глаз, а воробей все еще не решался вылезти из кустарника. Собравшиеся вокруг ласточка, голубь и сорока презрительно смеялись, а цикада без конца повторяла:
— Чи, Чи — стыдно, стыдно!